В защиту "первичной травмы"

Часть вторая. Так что, я просто бледнею, когда я слышу что-то вроде: “Ну, раз усыновление – уже свершившийся факт, что хорошего может выйти из утверждения, что приемные дети имеют больше проблем из-за расставания с биологической матерью?”. Такое отношение пахнет так же дурно, как и псевдоотеческое отношение доктора, который говорит: “Зачем говорить ей, что у нее неоперабельная стадия рака? Почему бы не дать ей покоя в оставшиеся месяцы?” (читай, счастливого неведения). У людей есть право на полноту жизненной реальности. У людей есть право на все, что случается с ними, включая неприятные, проблематичные вопросы без ответов, даже если это осложняет жизнь их близких. И когда меня уверяют, что “концепции наподобие первичной травмы” могут “в некоторой степени” отравлять жизнь каждому приемному ребенку, “который испытал и другие переживания в жизни”, я не думаю, что в этом есть хоть какая-то практическая польза для следующих поколений приемных детей. Им понадобится больше, чем просто “может быть”, потому что “может быть” подразумевает “может и нет”, а приемные родители в основном (простите за обобщение), да и сами усыновленные, будучи вовлечены в коллективное отрицание реальных проблем приемных детей, свернут на проторенную дорожку, то есть к “может и нет”. “Знаете, у нашего ребенка нет этой первичной травмы”. Боже мой, сколько наберется сияющих счастьем приемных родителей, которые способны любоваться на свою смешливую розовощекую четырехлетку, выписывающую кренделя на газоне, осознавая при этом, что в ней заключена рана, и что невидимый шрам от нее еще не раз напомнит о себе в ее жизни? Но как ожидать от них этого в отсутствие специальной литературы и профессионального консультирования, которое просветит их, откроет им внутренний мир их детей? Приемным родителям нужна поддержка в обретении правды об их детях, а не натаскивание в ее отрицании. Доктор Венди МакКорд, терапевт, специализирующаяся на пре- и перинатальных вопросах, полагает, что приемные родители в силах сами признать и принять утрату и боль младенца, и тем самым запустить процесс компенсации. Она имеет в виду вполне простые, конкретные действия, которые хоть и препятствуют идеализации ребенка, но помогают установить атмосферу доверия. Доверие рождает особенную близость,. которая лучше, чем любые бумаги, говорит о них как об истинных родителях. Потому что настоящие родители действуют, не ради удовлетворения собственных потребностей и комплексов, а уважая потребности ребенка, стремясь быть поддержкой ему. Вот это настоящие родители. И настоящая любовь. Вместо жалости, которая ставит в положение жертвы, травмированный ребенок нуждается в понимании. “Я вижу, тебе больно. Думаю ты тоскуешь по другой маме”. “Очень печально для вас обоих, что вы не смогли остаться вместе. Но рядом есть я, и я буду с тобой всегда”. Может, нелегко произнести такие слова, слова затрагивающие собственные переживания и утраты -- бесплодия, смерти другого ребенка или иной боли, пережитой до усыновления. Но я думаю, нет лучшего подарка, который мы можем получить от родителей, неважно, каких родителей, чем свобода быть тем, кто мы есть, иметь собственные чувства, а не нести по жизни свой багаж запретных эмоций свинцовой ношей. Когда мои собственные дети были малышами, я посещала еженедельные занятия по детско-родительским отношениям. Самое главное откровение, которое я вынесла оттуда, -- необходимость признавать чувства ребенка, если он упал, поранился или просто испугался, а не “отвлекать” и подбадривать. “Ты запнулся об игрушку и ударил коленку, я вижу, тебе очень больно” или “Ты испугался, упав с качели”. Какой контраст по сравнению с тем, что я гораздо чаще слышу от матерей, когда их дети ушибутся и плачут. “Нет-нет, никакой крови нет, все хорошо, у тебя все в порядке!”. Выходит, что неприятно признавать чувства ребенка, при этом всколыхиваются наши собственные. Говоря “с тобой все в порядке”, мы успокаиваем и самих себя. С собственными детьми я обнаружила следующее: если я разделяю их боль, они и не плачут подолгу. Думаю, многие дети не прекращают хныкать именно потому, что хотят убедить родителей, словно говоря : “Мне есть, о чем плакать, черт побери!”. Известно, что многие усыновленные реагируют на различные трудности в жизни именно в таком ключе, впадая в хандру и думая: “Ну почему я?”, а теперь еще Верриер дает нам еще один, весьма аппетитный повод поскулить. Но я считаю, что идеи Верриер несут долгожданную надежду, что наше хныканье будет услышано, как будто мама берет на руки плачущего малыша и вместо “Все в порядке” говорит: “Тебе больно, да?”. Верриер упрекают в том, что она, якобы, заряжает биологических родителей чувством вины за то, что они стали причиной первичной травмы ребенка. Эта точка зрения недооценивает эмоциональную зрелость (которая может развиться и после пережитого горя и утраты) приемных родителей и их способность смотреть в лицо реальности. Чувство вины – это мантия только для того, кто хочет ее носить в ситуациях, когда нужно смириться с трудностями, которые мы не можем принять. Хотя мне лично и не по душе известный девиз восьмидесятых годов, но, он, в общем-то верен: никто не может внушить вам чувство вины без вашего разрешения. Я не должна рассказывать правду, чтобы люди не чувствовали своей вины? Мне такая позиция кажется со-зависимой. Я точно знаю, что за мою жизнь несу ответственность только я, я никого ни за что не виню (но это пришло только после грамотной терапии), а собственный опыт удочеренности считаю чем-то кармическим и глобальным. И я соглашусь, что относиться к усыновленным детям как к жертвам значит калечить их и парализовать их усилия в выполнениии необыкновенно важной задачи восстановления и исцеления, которую им предстоит осилить в одиночку. Однако даже самым мужественным путешественникам-одиночкам нужно покровительство честных людей, которые укажут им направление и надежные ориентиры, которые помогут найти верный путь. Я благодарю Нэнси Верриер за путеводную нить, за составление карты израненной души. Да, некоторые так и застрянут на этой удобной перевалочной станции и будут долго томиться здесь, может быть, всю жизнь. Но мы не можем защитить кого-либо от его «судьбы», ведь человек сам хозяин своего путешествия со всеми его превратностями. Я благодарю Нэнси Веррьер за то, что эти превратности ее не устрашили. Я благодарю ее за то, что ей хватило мужества выступить и рассказать смелую правду, которая послужит опорой многим людям, и заслужит ей помимо пррочих звание борца за истину. Марси Вайнеман Экснесс, в детстве удочеренная, живет с мужем в Калифорнии, воспитывает двоих детей. Она выступает по всей стране с лекциями и публикациями по вопросам усыновления, пре- и перинатологии, и заканчивает писать книгу. Назад